(удмуртский)
NoPfm
NoPfm: В языке не существует специальной формы глагола для выражения предшествования.
| (1) | mikulaš-tolbabaj | jöl-mes | no | ju-em, | pećeńńa-mes | no |
|---|
| дед мороз | молоко‑1PL.ACC | PCL | пьёт‑PST2.3SG | печенье‑1PL.ACC | PCL |
| śi-em! | | | | | |
| ест‑PST2.3SG | | | | | |
| ’Дед-Мороз и наше молоко выпил и печенье сьел!’ (Kubitsch 2018: 260) |
| (2) | aźlo | udmurt-jos-len | matriarhat | vyl-em. |
|---|
| раньше | удмуртский‑PL‑GEN | матриархат | есть‑PST2.3SG |
| ’У удмуртов когда-то был матриархат.’ (Kubitsch 2018: 259) |
| (3) | vań | rodńa-my | ľukaśk-em-yn, | stanci-yś | pi-je |
|---|
| каждый | родственник‑1PL | собирает‑PTCP.PST‑INE | станция‑ELA | мальчик‑1SG |
| gine | berty-mte(…) | | | |
| только | возвращается‑NEG.PST2.3SG | | | |
| ’Все мои родственники собрались и только мой сын не вернулся ещё со станции (…)’ (Siegl 2004: 140) |
| (4) | mon | miśt-iśk-emyn, | munčo-je | myn-emyn. |
|---|
| я | моет‑REFL‑PTCP.PST | баня‑ILL | идёт‑PTCP.PST |
| ‘Я умылся, сходил в баню.’ (Leinonen – Vilkuna 2000: 505) |
| (5) | mon | kynm-iśkem. |
|---|
| я | бывает холодным‑PST2.1SG |
| ‘Я простудился.’ (Не знаю, когда и где.) (Leinonen – Vilkuna 2000: 506) |
| (6) | mon | kynm-emyn. |
|---|
| я | замерзать‑PTCP.PST |
| ‘Я простужён.’ (Leinonen – Vilkuna 2000: 506) |
| (7) | ukno | uśt-emyn. |
|---|
| окно | открывает‑PTCP.PST |
| ‘Окно открыто.’ (Leinonen – Vilkuna 2000: 505) |
В удмуртском языке второе прошедшее время (PST2) интерпретируют со значением совершенного вида (cf. Csúcs 1990: 50, Winkler 2011: 97–98) из-за отсылки к результату события (см. Serebrennikov 1960: 120, Perevoshchikov и др. 1962: 205–206, Keľmakov – Hännikäinen 2008: 200, Csúcs 1990: 50, Winkler 2001: 50, Winkler 2011: 98, Bartens 2000: 207, Kozmács 2002a: 86). Однако данная форма (PST2) помимо значения результативности преимущественно указывает на источник информации и неочевидность действия, т.е. с ссылкой на косвенного информанта (см. напр. Siegl 2004: 130–137, Leinonen – Vilkuna 2000, Keľmakov – Hännikäinen 2008: 200, Kozmács 2002a: 86, Kubitsch 2018, 2019, Szabó 2019). Очевидность и перфектные значения часто тесно связаны (1), поскольку значение очевидности диахронически проистекает из формы перфекта. Однако, в современном удмуртском языке, он распространился как маркер эвиденциальности, не всегда со значением совершенности действия (2). Тем не менее, согласно Siegl-у, в случаях полного отсутствия значения очевидности у второго прошедшего времени (включая миративность и ненамеренные действия), данную форму можно интерпретировать как перфект, поскольку он предполагает, что в таких случаях не результат сам по себе а именно описанная ситуация в совокупности влияет на настоящее время (или момент речи) (Siegl 2004: 140). Из контекста (3) становится ясно, что сам говорящий являлся очевидцем описываемого события. Leinonen и Vilkuna утверждают, что в отличие от языка коми, где формы второго прошедшего времени могут выражать и эвиденциальность и результативность, в удмуртском языке последняя выражается с помощью формы причастия (причастие с суффиксами -(e)myn, and -(e)m в инессиве) (Leinonen – Vilkuna 2000: 497, см. также Siegl 2004: 141). По их мнению, за исключением неконтролируемых или непрямых действий, второе прошедшее время в первом лице вовсе не употребляется, а происшедшее может изображаться только с помощью формы (e)myn (Leinonen – Vilkuna 2000: 503–505). То есть, Leinonen и Vilkuna связывают использование второго прошедшего времени в первом лице только со значением неочевидности (в этом случае скорее для выражения недостаточного контроля или отсутствия воли см. Kubitsch 2019), в других случаях выступает форма -(e)myn. В их примерах всегда показаны непереходные глаголы в первом лице единственного числа, другие лица ими просто не рассматриваются (5–6). Последняя конструкция (6) в литературе, как правило, характеризуется как субъективно-результативная (или интранзитивно-результативная) (см. Siegl 2004: 93, Nedjalkov – Jaxontov 1988: 9), или же как случай пассивизации непереходного глагола (см. Asztalos 2010, так же Alberti 1996). Причастные формы с -(e)myn могут образоваться и на основе переходных глаголов – их ещё называют объектно-результативными (см. Siegl 2004: 93, Nedyalkov – Jaxontov 1988: 9) или пассивизацией переходного глагола (Asztalos 2010) (7). Данная тема требует дальнейшего исследования.
Автор: Laura Horváth
[🠐 назад]
